Об экспозиции работ живопис­ца Сергея КУХТО, располагав­шейся в Витебском областном краеведческом музее, «Курьер» уже писал. Два с половиной месяца она не покидала стены выставочного зала ратуши и стала в нашем городе самой длительной по времени. Тому причина — своеобычность творчества художника, кото­рое по истечении времени становится все более притяга­тельным для его осмысления и нашего стремления понять глубину внутренней трагедии живописца.
     Сергей Кухто родился в 1959 году. Трагически ушел из жизни в 40лет… Материал, кото­рый мы публикуем, подготов­лен женой и сыном художника.

«….помню смутно: мы с матерью стояли возле окна, и она мне нарисовала жере­бенка, настолько хорошо, мне тогда по­казалось, что вот-вот он запрыгает на сво­их длинных ногах. Я был восхищен». (Из детских воспоминаний СКухто).
15 лет. К этому времени — толстая папка с рисунками, в основном лоша­ди, наброски и большая мечта с очень высокой планкой, которая казалась не­досягаемо высокой. Поступил в Минс­кое художественное училище имени А.К.Глебова, проще — Глебовское. Мно­го времени проводил в библиотеке: изу­чал художников, их технику, компози­цию, постигал секреты их живописи, проводил эксперименты с красками, грунтами, растворителями и лаками, вел записи в тетради, Из преподавате­лей запомнились Н.Ф.Прокопенко (ри­сунок), К.Ф.Шестовский (живопись, композиция). Некоторые высказыва­ния Кима Федоровича Сергей пронес через всю творческую жизнь.
Вообще учителями были мировой худо­жественный опыт и жизнь. Сергей копи­ровал художников эпохи Возрождения, Жерико, Энгра, Рубенса, Сезанна. Копи­ровал «Арлекина» Сезанна и в его техни­ке писал свой автопортрет. Преклонялся перед Пуссеном.
В блокноте 19-летнего юноши был со­ставлен план по самообразованию, куда входили совсем разные науки: геология, биология, история происхождения Зем­ли и жизни на ней, история цивилизации, искусств, философия» и т.д. Через про­шлое Земли в будущее. «За утро я, быва­ет, нахаживаю по 15 км по окраинам, много нового увидал и передумал». ‘»
Армия. Служба на Дальнем Востоке. Строительство  станций Ургал II и даль­ше. Впереди шли те, которые делали про­секу. Сергей иногда уходил в марь, соп­ки — это как отдушина. Нет возможнос­ти заниматься любимым делом, нередки спады. Но в армии была хорошая библио­тека. Прочитаны лучшие произведения мировой классики, в том числе белорус­ской. Одолевают размышления о бренно­сти мира.
«…ведь это людям совсем или почти совсем не нужно. Даже мрамор не вечен, он разрушается от времени. А что карти­на… Ведь сравнительно скоро не станет ни Джоконды, ни Мадонны Конестабиле; все равно они станут пылью, как их ни реставрируй… И еще мне будет жаль Джоконду, но почти никто не думает жалеть женщину, которая была моделью к ней…» (Из писем 1978-81 гг.).
Удивляет умение художника, рассмат­ривая репродукцию, сравнивать ее с ра­нее виденными в целом и в деталях. Нуж­но иметь уникальную зрительную па­мять, знать историю, географию, этно­графию. Художник постоянно пользовал­ся «Большим атласом мира». Из армии прислал репродукции, свои  рисунки и размышления. А вот и первое упомина­ние о кентаврах. «Хочу нарисовать кен­тавра со своим лицом и телом…» (Из пи­сем 1978-81 гг.).
«Я сейчас переживаю трудное время, я всерьез перестаю верить в то, что занима­юсь нужным делом, перестаю верить в себя… как реализатор я посредственный. Просто я нестандартный мыслитель в пла­не изобразительных искусств. …ведь, если взять графическую идею, я убежден, что она может висеть рядом с Джорджоне, Тициа­ном, с их обнаженными. Но исполнена она до ужаса сносно…» (Из писем 1988 г.).
Работа уничтожена, холст отмочен. Ло­шади от маминого рисунка и человек с тонкой чувствительной душой через мифы Древней Греции сливаются вое­дино — так рождается кентавр.
Художник построил над городом мас­терскую, где удобно было работать, от­крывался великолепный обзор. «Быть свободным художником — непозволи­тельная роскошь». (СКухто).
Около 20 лет понадобилось, чтобы при­вести в гармонию составляющие художе­ственного произведения: к графичесго-муталанту мастера, неординарному мыш­лению присоединилось видение цвето­вое в той мере, чтобы работа была гармо­ничной. Сколько души вложено в каж­дую работу, а значит, времени! Сколько было талантливых набросков, эскизов, начатых работ!
Реализация не успевала за мыслью. Из года в год, изо дня в день художник пи­сал свои полотна, дожидаясь того же состояния, времени года. Этот период уходил, художник поворачивал работу к сте­не до следующего года. Завершенность работы была условной, поэтому завершенных работ по меркам художника было мало. Немало их ушло за границу, более 40 — в Беларуси в частных коллекциях, и это за период 1992-1999 гг. Неко­торые работы оставались незавершенны­ми навсегда — художник их перерос. Не­которые сюжеты повторялись, но с несколько иным текстом и под другим углом видения.
Тема одиночества — это глубоко философский вопрос и звучит со многими оттенками. Анализируя эти полотна, можно выделить несколько подтем. В работах «Детство Полкана», 1998 г., «Спящий Полкан», 1998 г., «Полкан под выво-ротнем», 1992 г., «Полкан на охоте», 1998 г., «Полкан с чижами», 1998 г., он охотит­ся, отдыхает, размышляет, играет на лире, слушает птиц — он один, но нет в его оди­ночестве тоски.
В работах «Кентавр», 1992 г., «Сумерки», 1994г., «Арлекин с деревянным мечом»,1995г., «В конце зимы», 1998 г., образ Арлекина дает новое состояние кентавру. Есть ранний подмалевок, где художник надевает костюм Арлекина, и совсем в стороне «Домик в овраге», 1996 г. Мог бы вой­ти и быть, но путь его предначертан ранее. Как человек художник не был одинок. Его любили, а любовь вечна. Как вечны глаза, плывущие вместе с облаками.
Работы «Прекрасная провинциалка», 1994-1995 г., «Майский брод», 1995 г., «Мутный брод», 1996 г., «Радуга», 1997 г., «Антоновские яблоки» — тема спутницы земной. Он, она и знаки любви в молчании, во взгляде, букете, наслаждении жизнью, ее простотой и уникальностью. Любовь земная, но…
Далее «Метель», 1997 г., «Ноябрь. Озимые», 1995 г. Снег и ветер заметают сле­ды путников, и что-то ждет впереди. На спутнице ясеневая накидка. В работе «Февраль» кентавр несет ветку ясеня как знамя. Ясень — символ чистоты. И далее «Переправа», 1992 г., «Переправа», 1994-1997 гг. Работы символичны. Переправа через реку жизни, идущей впереди, спутница вдохновения — муза и привал после долгого пути.
«Привал», 1992 г., «Привал», 1993 г., «Привал», 1994 г. В каждой работе обра­зы спутницы, природы, музы сменяют друг друга, сливаются: все идет по спира­ли и, если быть внимательным, находит свое объяснение. Женские образы ху­дожник собирал всю жизнь. В любой ра­боте он отталкивался от натуры, но если по замыелу нужен был определенный цвет глаз, форма носа, губ — он менял их.
Особое  место в творчестве занимает образ Хирона:  «Хирон со спартанками», 1993 г., «Хирон со спартанками» (на зри­теля), «Воспитание Ахилла», 1995 г. Со­здается впечатление, что это сосуд муд­рости, глубокого молчания или думы в себе, осознание. Завершает поход «Хирон в стране гипербореев», 1996 г. В стране великих людей, возможно, оценят его.
Несколько лет время от времени Сер­гей читает роман Апдайка «Кентавр».
Кентавр начинает тяготить художника, зреет новый кризис. Октябрь 1999 г. Отнята мастерская, дочитана книга. Кентавр уходит и в книге, и в жизни. Ему лег­ко и неодиноко в одиночестве, наедине с самим собой. За ширью, безграничным пространством он не замечает мельчай­ших деталей, воспринимая все в целом, в видимом движении, в сильных порывах. Кентавр никогда не вмешивается, он независим, и от него не должны зависеть, чтобы не причинять себе боль. Он центр всего окружающего, он созерцает, он видит и понимает мир. Вероятно, объяснением жизни кентавра может служить его необыкновенное появление. Он не чело­век, но и не зверь. Казалось бы, он не мо­жет существовать, но это вполне возмож­но. Когда он смотрит на необъятный про­стор, он наполняется силой, в нем возни­кает гордость за чудесную участь — быть во главе всего. Он странник, путник. Кен­тавр всегда свободен…

Раиса КУХТО, Владимир Кухто.

Авторы выражают благодарность директору музея Ольге Окуневич, которая нашла возможность экспонировать вы­ставку Сергея Кухто несмотря на опре­деленные традицией временные рамки.